С 23 по 25 августа 2018 г. состоялось второе выездное мероприятие по проекту РНФ № 18-18-00129 «Русская усадьба в литературе и культуре: отечественный и зарубежный взгляд» (рук. О.А. Богданова). Мероприятие проходило на территории Зарайского педагогического колледжа им. В.В. Виноградова (г. Зарайск Московской обл., ул. Пионерская, 20), а также Музея-заповедника Ф.М. Достоевского (в составе Государственного музея-заповедника «Зарайский кремль») в д. Даровое и с. Моногарово.
Оно состояло из посещения мемориальных мест, связанных с пребыванием Ф.М. Достоевского в Зарайске и его окрестностях; рабочей встречи научного коллектива проекта: обсуждения итогов и перспектив работы каждого участника проекта, консультаций по теоретическим и практическим вопросам научной деятельности по проекту; конференции «VI Летние чтения в Даровом» (председатель Оргкомитета В.А. Викторович), где участники и друзья проекта выступали на пленарном заседании и на секции «Усадьба-музей в литературе и жизни»; посещения д. Даровое с остатками усадьбы Достоевских-Ивановых, знакомства с поместно-усадебным комплексом: парком, постройками, деревней, угодьями, знакомства с историей первого государственного музея Ф.М. Достоевского (1921), а также лекции-экскурсии об усадьбе-музее нового типа, сложившейся на территории д. Даровое с 2003 г. (ведущие А.В. Бессонова и Т.Н. Дементьева); Круглого стола «Пути возрождения музея-усадьбы Даровое» (ведущие В.Н. Захаров, К.В. Кондратьев); посещения с. Моногарова с остатками усадьбы помещиков Хотяинцевых, кладбищем и храмом Сошествия Святого Духа, который регулярно посещали даровские помещики (лекция-экскурсия проведена В.А. Викторовичем).
На конференции «VI летние чтения в Даровом» участники и друзья проекта в общей сложности сделали 11 докладов. На пленарном заседании с докладом «Призраки усадьбы и призраки в музее-усадьбе» выступила основной исполнитель проекта Е.Е. Дмитриева. Докладчица отметила, что рассмотренная под определенным углом зрения усадьба – самое парадоксальное пространство, какое только можно себе представить: место идиллическое, «сколок Эдема», оно предстает вместе с тем и как обитель смерти, где время, казалось бы, прямо на глазах созерцателя перетекает в вечность. Примечательно, что та реальная гибель усадебного мира, что произошла в 1917 г., архитектурно и литературно была подготовлена всем предшествующим развитием усадебной культуры. А идиллическое место, locus amoenus, изначально было наполнено страхами и страшными местами. Если «усадебный миф», практически c самого начала существования усадеб, сопровождает тема «конца», то логично задаться вопросом: что служит инструментом материализации этой темы. Анализ как усадебных художественных текстов, так и фольклорных, показывает, что к числу таких инструментов, легко превращающихся в эмблемы, относятся: руины, гробницы и кенотафы, сооружаемые в усадьбах. Причем если первые достаточно изучены, то роль кенотафов и гробниц как семиотического кода усадеб остается малоисследованной. Границу между миром живых и мертвых символизируют также пещеры и гроты, исконно осмыслявшиеся как вход в подземное царство и изобиловавшие в русских усадьбах. Но, возможно, наиболее «русским» инструментом провокации сильного потрясения в усадьбах служила вода: реки, озера, пруды. Вода в фольклоре, как известно, мыслится как граница двух миров; включенная в ландшафтный ансамбль парка река (пруд, или озеро) символически уподоблялась Стиксу — мифологической реке, отделявшей мир живых от мира мертвых. Понимание того, что усадьба как уголок рая не только не исключает, но и предполагает присутствие смерти, ставит крайне занимательную задачу перед усадьбами, которые в наше время превратились в музеи. Как научить современного рационального человека читать эмблематические (мистические) знаки усадьбы? Как позволить ему испытать присутствие неизъяснимой силы, не превратив при этом музеефицированную усадьбу в аналог Диснейленда? Как научить расшифровывать криптограмму усадьбы? Решение данного вопроса, заключила Е.Е. Дмитриева, представляется одним их самых сложных, но одновременно и наиболее насущных.
Затем началась работа секции «Усадьба-музей в литературе и жизни», которую вели О.А. Богданова и Е.Е. Дмитриева. В докладе «Типология усадеб-музеев в русской литературе 1920-х гг.» руководитель проекта О.А. Богданова выявила и рассмотрела несколько произведений на указанную тему. Было показано, что в результате мутации ряда черт национальной топики под воздействием исторических катаклизмов 1910-1920-х гг. один из важнейших элементов «национальной аксиоматики» России – «усадебный топос» – дал ряд новых модификаций, среди которых – усадьба-музей. В каждом из рассмотренных в докладе произведений русской литературы 1920-х гг. представлена своя вариация топики усадьбы-музея. В повести Николая Огнева [М.Г. Розанова] «Дневник Кости Рябцева» (1926-1927) усадьба – часть преодоленного «эксплуататорского» и «антинаучного» прошлого, ее наследие не нужно в новой советской жизни, во всем превосходящей прежнюю. Напротив, в повести «Мирская чаша» (1922) М.М. Пришвина новая модификация «усадебного топоса» – «музей усадебного быта» – перспективна; она благотворно воздействует на русскую жизнь, просвещая и облагораживая народную толщу. И.А. Бунин в рассказе «Несрочная весна» (1923) утверждает, что подлинные, вечные ценности бытия, накопленные безвозвратно ушедшей из российской истории «усадебной культурой», абсолютно несовместимы с новой советской действительностью. В рассказе М.А. Булгакова «Ханский огонь» (1923), с одной стороны, признается непреходящая ценность сокровищ искусства и науки, «усадебных» форм бытия и быта; с другой – критикуется сословный эгоизм бывшего владельца имения, его нерадение о народе. Итак, по мнению О.А. Богдановой, лишь пришвинская вариация усадьбы-музея как одной из модификаций «усадебного топоса» является культурно перспективной для советского периода истории России, в который страна только вступала в 1920-е гг.
Исполнитель проекта молодой ученый М.С. Акимова предложила вниманию слушателей доклад «"Общество изучения русской усадьбы" первого созыва: вызов времени», в котором развернула драматические страницы истории созданной 22 декабря 1922 г. организации. ОИРУ, подчеркнула докладчица, обратилось к самому беззащитному, фактически вычеркнутому из сферы внимания в тот исторический период наследию – русской усадьбе как уникальному культурному миру, существование которого имело огромное значение для зарождения и развития особого духовного импульса в русской культуре. Задачей общества в 1920-е гг. стало «бережно пронести сквозь величайшие потрясения нашу культуру и её памятники и не оставить после себя груды битого кирпича» (К.Г. Паустовский), сохранить или хотя бы зафиксировать ценнейшие памятники «усадебной культуры». Понимая невозможность решения этих вопросов в 1920-е гг. на государственном уровне, ОИРУ первого созыва тем не менее вело комплексную работу в области усадьбоведения: были обследованы все памятники Московского уезда в границах на 1924 г. и ряд усадеб в других регионах; налаживалась связь в краеведами в провинции; создавались картотека, усадебная карта, библиотека; шла активная популяризаторская работа (открытые заседания, выездные мероприятия, например в 1924-1928 гг. было осмотрено 135 усадеб), лекторий, вечера усадебной музыки, выставки; активно развивалась издательская деятельность. ОИРУ использовало все те возможности, которые нещедро предоставляло ему время. Но в 1929 (1930?) г. в связи с изменением культурной политики в СССР ОИРУ было закрыто, многие его члены репрессированы, архив утрачен. Тем не менее необходимость изучения русской «усадебной культуры» как важнейшей составляющей национального менталитета была отчетливо осознана, и при первой возможности, в 1992 г., общество было возрождено.
В докладе основного исполнителя проекта М.В. Скороходова «Литературные усадьбы Подмосковья в музееведческих контекстах 1920–1930-х гг.» был охарактеризован сложный и во многом противоречивый период трансформации усадебной культуры. Еще на рубеже XIX–XX вв., считает докладчик, наблюдался процесс гибели усадебного мира, превращения помещичьих усадеб в устроенные по-иному хозяйства купцов и промышленников. Искусствовед Н.Н. Врангель в 1910 г. писал о критической ситуации: «Разорены и обветшали торжественные дома с античными портиками, рухнули храмы в садах, а сами “вишневые сады” повырублены». После революционных событий 1917 г., принятия Декрета о земле, в соответствии с которым усадьбы были национализированы, наблюдалось два противоположных процесса. С одной стороны, многие усадьбы, переданные местным властям, были разорены, уникальные предметы их убранства продавались за рубеж. С другой – хранившиеся в усадьбах коллекции, в том числе ценнейшие произведения живописи и изделия декоративно-прикладного искусства, передавались в региональные и центральные музеи. В 1918–1920 гг. на территории РСФСР было создано 246 музеев, среди которых – большое число усадебных комплексов Подмосковья, связанных с именами А.С. Пушкина, Е.А. Боратынского, А.И. Герцена, Ф.И. Тютчева, Л.Н. Толстого и др. писателей. Благодаря развитию краеведения, активной экскурсионной деятельности издавались путеводители по музеям, хранившиеся в них произведения искусства, внутреннее убранство, усадебные парки становились предметом научного изучения, вводились в культурный оборот. Плодотворно работали Общество изучения русской усадьбы, Музейный отдел Наркомпроса, Государственное управления музеями-усадьбами и музеями-монастырями Главнауки Наркомпроса. В 1930-е гг. началась реорганизация музеев, деятельность многих из них сворачивалась, внимание к мемориальным комплексам и историческим интерьерам сменилось тиражированием в музеях-усадьбах идеологически актуальных экспозиций, которые должны были свидетельствовать о торжестве нового социально-политического строя.
Исполнитель проекта О.В. Шалыгина, как и на предыдущем выездном мероприятии, остановилась на разработке «усадебных» мотивов в творчестве А.П. Чехова. В ее докладе «Трансформация мелиховского сюжета "изгнания из дома" в поздних драмах А.П. Чехова» рассматривался биографический сюжет «изгнания из дома» близкого друга семьи Чеховых В.А. Иваненко. Супруга брата писателя Ивана Павловича Чехова буквально требовала не просто разрыва его отношений со своим мужем, но предъявляла требования «уйти из семьи» Чеховых и «не бывать в Мелихове». Коллизии этих сложных взаимоотношений старых друзей и жены младшего брата отражены в опубликованных письмах А.И. Иваненко к А.П. Чехову. В них видны особая любовь Иваненко к усадьбе Мелихово, укладу жизни семьи Чеховых, и горькое разочарование при известии о продаже имения. Таким же глубоким потрясением было для него изгнание из общего дома по требованию женщины, узурпировавшей это право без всяких на то веских оснований. В качестве прототипов образы близких родственников и друзей семьи не могли быть включены в нарратив по этическим причинам, однако в поздних пьесах А.П. Чехова семейная драма младшего брата осмысляется через сложный неомифологический комплекс: женский образ со свечой «à la Lady Macbeth» и мужской гамлетовский («с книжкой»), вместе выступающие как «заговорщики». В «Трех сестрах» такой парой, осуществляющей «изгнание из дома», становится Наташа «со свечой» и Андрей «с книжкой». В первом акте «Вишневого сада» появление уже знакомой пары: Дуняши «со свечой» и Лопахина «с книжкой» как «заговорщиков» – также актуализирует сюжет «изгнания из дома». Таким образом тема узурпации через «макбетовский код» объединяется с мотивом «изгнания из дома», а гамлетовская тема у Чехова, с одной стороны, травестируется, с другой – драматизируется мотив «нерешительности» Гамлета, его отстраненности от жизни.
Следующий доклад – «Английская усадьба XIX–XX вв.: музей и частное владение» – сделал исполнитель проекта аспирант ИМЛИ РАН Г.А. Велигорский. Здесь было дано общее понятие о проблемах музеефикации, назревших в Англии в конце XIX — начале XX в., многие из которых сохраняются до наших дней. Главная из них состоит в том, что некоторые усадьбы до сих пор находятся во владении дворянских родов, которым они издревле принадлежали, а также частных лиц, которым в течение времени были проданы (например, Хадвик-Хаус на Темзе, прототип сказочного «Жабьего Замка» из повести К. Грэма «Ветер и ивах», или дом Д.Г. Россетти на улице Чейни-уок в Лондоне). Из-за присущего хозяевам-англичанам трепетного отношения к «личному пространству» и вытекающего отсюда нежелания пускать в свои владения посетителей, исследование мест, где жили и воспитывались писатели и художники, происходили озарения и открытия, создавались их ключевые произведения, затруднено. В переданных же государству домах и усадьбах в настоящее время устроены музеи и экспозиции. Интересно рассмотреть различные подходы к общему виду музея. К примеру, экспозиция, устроенная в «Голубином коттедже» (Dove Cottage) английского поэта Уильяма Вордсворта достаточно точно воспроизводит место, в котором когда-то проживал «озерный философ», а рядом располагается современный музей, отданный, в свою очередь, под литературную экспозицию (портреты, личные вещи поэта, рукописи стихов и т. д.). Актуально для английской культуры и такое понятие, как «протомузей»: пример – усадьба Фаррингфорд, принадлежавшая английскому поэту Альфреду Теннисону. Еще при жизни владельца она привлекала такое количество посетителей «древнего старца» («ancient sage»), что стала рассматриваться как своего рода музей с живым экспонатом — самим хозяином.
Исполнитель проекта молодой ученый А.С. Акимова, чьи основные научные интересы – в русле изучения наследия А.Н. Толстого, сделала доклад на тему «Усадьбы Самарской губернии в жизни и творчестве А.Н. Толстого». Она сообщила о том, что в сочинении 1901 г. «Моя родина» юный писатель с теплотой вспоминал «родные степи, усадьбу, деревню и ушедшие куда-то вдаль родные лица мужиков». Очевидно, что на формирование творческой индивидуальности Толстого повлияли социальные, культурные и эстетические обстоятельства, связанные с повседневной жизнью усадеб (или хуторов), расположенных в Самарской губернии и шире – на территории Среднего Поволжья. Детство писателя прошло на степном хуторе отчима, А.А. Бострома, в 70-ти верстах от Самары в деревне Сосновка, где была «барская обстановка». Здесь, по его воспоминанию, он жил «созерцательно-мечтательной жизнью»: «Сад. Пруды, окруженные ветлами и заросшие камышом. Степная речонка Чагра. Товарищи – деревенские ребята». Зимними вечерами, «вотчим обычно читал вслух Некрасова, Льва Толстого, Тургенева или что-нибудь из свежей книжки “Вестника Европы”…», мать вязала, Леля рисовал или раскрашивал. Любимым писателем в это время был Тургенев. Детские воспоминания и юношеские впечатления обрели художественную форму в произведениях, составивших книги «Заволжье» (1910) и «Под старыми липами» (1923), в которых показана «целостная картина гибели обширного, населенного несколькими поколениями культурного материка провинциальной России, который, подобно Атлантиде, медленно погружался в пучину Леты» (Г.Н. Воронцова). С конца 1899 г. семья Толстого жила в Самаре. Здание их городской усадьбы было построено в 1881-1882 гг. и состояло из двух деревянных домов и каменного флигеля. В 1983 г. в усадьбе открыли музей А.Н. Толстого, основу экспозиции которого составили личные вещи матери писателя Александры Леонтьевны. Самарские впечатления вошли не только в стихотворения Толстого и зарисовки в ученических тетрадях, но и в публикации («Непостижимое») и в повесть 1910 г. «Петушок» («Неделя в Туреневе»).
Доклад друга проекта Е.В. Глуховой, известного исследователя символистской литературы, «Усадьба-музей "Шахматово" как неомифологический топос русского символизма» был посвящен осмыслению роли усадебных интерьеров и ландшафтов в проблематике и поэтике ведущих поэтов-символистов А.А. Блока и Андрея Белого. Блок, вступив во владение Шахматовым, прикладывал немало усилий к тому, чтобы соответствовать традиционному образу русского барина, заботясь об усадебном хозяйстве и осуществляя строительные работы по переустройству дома. Кроме того, шахматовский дом и окружающий пейзаж занимают важное место в ранней лирике Блока, обретая черты символических универсалий, формируя особое мифологическое пространство усадебного быта. Такому восприятию блоковской усадьбы позднее способствовала и мемуаристика Андрея Белого, справедливо отмечавшего опознаваемость в поэзии Блока топонимических особенностей усадебной местности. Однако в разных редакциях мемуаров Белого о Блоке образ последнего как духовно-символического центра шахматовской усадебной культуры меняется. Первоначально ему присущи фольклорные черты Ивана-Царевича, идеального поэта-символиста на лоне природы, а его жене Любови Менделеевой – Царевны, воплощения Софии-Премудрости. В позднейшем же варианте мемуаров Блок предстает как барин, увлеченный лишь вопросами ведения усадебного хозяйства (откуда возникает негативное противопоставление Блока-барина и Блока-поэта), а его супруга обретает отталкивающие черты дебелой сварливой бабы. Нынешняя экспозиция музея Блока в Шахматове во многом реконструирует именно неомифологический модус русской «усадебной культуры», затеняя ее сниженные, прозаические черты.
Далее выступила исполнитель проекта аспирант ИМЛИ РАН П.А. Ворон с докладом «Усадьба Мордвиновых в русском футуризме». Имение графа А. А. Мордвинова «Черная долина» в Таврической губернии стало, по словам докладчицы, своеобразной штаб-квартирой русского футуризма. Здесь было организовано общество «Гилея», гостили художники и поэты; в имении велось обширное сельское хозяйство, были плодовый сад, оранжерея, а также контора и школа. Здесь М.Ф. Ларионов создал своеобразный живописный иконостас: четыре портрета (братьев Бурлюков и Велимира Хлебникова), у Н.С. Гончаровой и М.Ф. Ларионова впервые появилась в работах скифская тема, архаика. Также в докладе был рассмотрен семиричный код Хлебникова, восходящий к впечатлениям от усадьбы Мордвинова. Кроме того, докладчица выдвинула предположение об особенном виде трансформации «усадебного топоса» в начале ХХ в., связанного не с десакрализацией, а с созданием усадеб-коммун, т.е. совместного проживания и работы художников и поэтов, переделывающих здание усадьбы под нужды творческого процесса, а также претворяющих миф об уединенной счастливой Аркадии в обретенный рай для всех членов художественной коммуны.
Вновь слово было предоставлено друзьям проекта. Е.В. Астащенко на этот раз сделала доклад на тему «Родовая усадьба Н.Е. Жуковского (д. Орехово Владимирской обл.) в прозе наследницы имения Веры Жуковской». Докладчица считает, что неотъемлемой характеристикой усадьбы как центрального образа в прозе В.А. Жуковской, ориентированной в высокой степени на ее кумиров — Федора Сологуба и Андрея Белого, является амбивалентность, т.е. одновременная тенденция к сакрализации дворянского гнезда («Вишневая ветка») и к его демонизации («Сестра Варенька»). Также наблюдается имущественное внутрисословное разделение: роскошные, по-европейски барочные и классицистические особняки противопоставлены затерянным в дремучих лесах старинным русским деревянным домам с флигелем, скотным двором, каретным сараем, липовым парком и огородом (прообразом таких благодатных усадеб было родовое имение в д. Орехово Владимирской губ.). Ранняя утрата матери, бесприютность в больших городах, резко сменившаяся затвором в усадьбе Орехово, невозможность для писательницы реализовать себя в обществе 1910-х гг., несмотря на благосклонность журнала «апокалипсического» формата «Жатва» и утопического — «Аргонавты», а главное — общение с мужчинами (Андреем Белым, Григорием Распутиным), каждый из которых казался святым — себе и экзальтированным дамам, усугубляют «искания превратные» «окольных путей» к Богу. Вернувшись в имение, Жуковская смиренно и просто обращается к детской вере – православию – и в советское время сохраняет родной ореховский храм, включаясь в богослужебный круг скорбей и радостей Христовых.
Последним был заслушан доклад исполнителя проекта молодого ученого Н.В. Михаленко «Усадьба как память о России (по материалам эмигрантского журнала 1920-х гг. "Перезвоны", Рига)». По мнению докладчицы, основной задачей малоизвестного в современной науке журнала «Перезвоны» (1925–1929) как издания для семейного чтения было поддержание в оторванных от родины русских людях обращенности к ее прошлому, к истории, искусству, а также знакомство с новейшими литературными произведениями. Рассказы, стихи, очерки об усадьбе, репродукции картин (С.Ю. Жуковского, М.В. Добужинского, Н.К. Бодаревского и др.) встречаются на страницах «Перезвонов». Образ усадьбы становится здесь частью темы утраченной родины, разоренных родовых гнезд (например, очерк Н. Мишеева «Старинные усадьбы»). Воспоминания о былом окрашены теплой грустью, овеяны идиллической памятью о доме, об истории семьи, связаны с представлениями о благообразном быте, жизни, протекавшей на лоне природы, с мифами (см., например, «Бубенцы» К.Д. Бальмонта). Ярка здесь и нота горечи при мысли о разрушении и утрате красоты усадебного быта (например, поэма Саши Черного «Дом над Великой (Картины из русской жизни)»). Гармония с природой, организация быта и повседневного времяпрепровождения как своего рода произведения искусства, культурное и духовное развитие человека в усадебной обстановке – недостижимый идеал для эмигрантов, память, объединявшая русских (см. рассказ Вл. Лодыженского «Потерянный сюжет»).
По материалам выступлений на конференции участники и друзья проекта напишут статьи, которые будут опубликованы в отечественной периодике, а также в сборнике статей, который готовится Оргкомитетом конференции «VI Летние чтения в Даровом» в лице профессоров Государственного социально-гуманитарного университета (ГСГУ) в г. Коломне Московской обл. В.А. Викторовича и Г.С. Прохорова.
Информация о проведении конференции «VI Летние чтения в Даровом» (23-25 августа 2018 г.) размещена на сайтах ИМЛИ РАН, ГСГУ, «Заповедное Даровое»:
http://gukolomna.ru/index.php?option=com_content&task=blogcategory&id=24&Itemid=78
http://darovoe.ru/publication/summer_reading
Отчет подготовила О.А. Богданова
